Денис Мацуев в Royal Festival Hall – Времена года Чайковского, Мефисто вальс Листа, Крейслериана Шумана и Вторая соната Рахманинова

Последние впечатления от посещения концертов Дениса Мацуева были не совсем положительные, поэтому особенно приятно было, что его сольный концерт в рамках International Piano Series превзошёл ожидания. По правде говоря, манера исполнения Мацуева не совсем чарующая и его прагматические отношения с инструментом (в данном случае Стенвеем с прекрасным звучанием), мало дает эмоций. Также, обе части программы были организованы таким образом, чтобы держать фанатов в ожидании Дениса поджигателя-виртуоза, в чем, судя по количеству кашля и проверок телефонов, и был главный интерес аудитории.

То, как Мацуев влетел на сцену, было похоже немного на то, как способный СЕО влетает в комнату для переговоров, чтобы усмирять совет директоров.  Но после того, как он сел за рояль, в его исполнении Времён года Чайковского он убедительно уловил гамму и дух этих двенадцати отрывков.

Эти миниатюры были опубликованы в ежемесячном художественном московском журнале, и они напоминают о том, что несколько больших оркестровых произведений отбросили длинную тень на остальное наследие Чайковского – работы для соло фортепиано по длительности в сумме занимают около 9 часов исполнения. Мацуев моментально проникается шумановской задумчивостью и мечтательностью в Январе (У камелька) и в общем он ясно указывает на влияние Шумана на музыкальную близость, включая косвенный оммаж шумановской Вещей птице в Мартовской «Песне жаворонка». Мацуеву не нужно было напрягаться, чтобы с тонкостью и изяществом передать невинность и игру воображения, которые есть в этой музыке, он сделал это с естественной лёгкостью, и в то время как каждая часть имеет собственное лицо, Мацуев чётко дал понять, что весь цикл как нечто целостное держится на более тихих Январе, Мае, Июне и Октябре. Он добавил вспышки виртуозности в Феврале, Августе и Сентябре, включая потрясающий взрыв эмоций Первого концерта для фортепиано с оркестром в созерцательный в другом случае Июнь. Но лучше всего ему удалось уловить неподвижную меланхоличность Октября или ностальгию вальса Декабря. Это как глубокое личное чувство в произведениях Пушкина  лёгкостью противостоит нарочито явной универсальности Толстого.

После столь сдержанного в плане выражения чувств исполнения Геракл окончательно освободился от цепей в листовском Мефисто вальсе. Если не брать во внимание очень убедительное впечатление одержимости дьяволом, созданное Мацуевым, кода была в прекрасном смысле слетевшей с катушек – невозможно было не восхищаться волшебством и скоростью его техники, а также степенью его контроля над интонацией, громкостью и эффективностью использования педали.

Изначально во второй части программы был Рахманинов, знакомая территория, некоторые произведения он заменил Крейслерианой Шумана. Как и с Чайковским, Мацуев сфокусировался на ускользающей фантазии музыки и странной истории Т. Гофмана и, без намёка на заранее составленный хитрый план, позволил разным элементам найти их собственное место в его тщательно продуманном исполнении. 

Он не переиграл напряженность первого из восьми отрывков и придал фирменному знаку Шумана Innigkeit (искренности и сердечности) красноречивости, которая незаметно трансформировала влияние двух шумных intermezzo. Устрашающий удар и сила Мацуева придали энергии третьему и пятому отрывку, а бурная фуга №7 была как нельзя подходящей в этом Мефисто вальсе. Ясность его артикуляции и, слова, искусное использование педали, усилили тайну нескладности завершающей части произведения, в которой странное наслоение настроений резюмирует странную внутреннюю логику Креслерианы. Добавьте к этому его пристальное внимание к деталям фразировки и цвета и вы поймёте, что Мацуев действительно прекрасно исполняет Шумана. 

Его фантазия, хотя и в гораздо более экстравагантной мере, доминировала во время исполнения Второй фортепианной сонаты Рахманинова, особенно в сугубо субъективной медленной части, и неудивительно, что в демоническом финале был громкий звук и бравурность. Как впрочем и в пяти его бисах – Музыкальной шкатулке Лядова, Этюдах Сибелиуса и Скрябина, Прелюдии Рахманинова и мацуевкой аранжировке ‘Take the A Train’ Билли Стрейхорна, последнем монстре по распылению роялей, который бесстыжим манипуляторским манером предсказуемо заставил публику вскочить на ноги с последней нотой. 

Питер Ридt

http://www.classicalsource.com/db_control/db_concert_review.php?id=12580