ОТЗЫВ ПРЕССЫ "Черным по белому"
Денис Мацуев: «Я всеми силами стараюсь сохранить ту часть аудитории, с которой все это время я шел и которая в большинстве своем не может заплатить высокую цену за билет. Мне важно, чтобы именно эти слушатели были на моих концертах...»
У Дениса Мацуева нетипичный для классического музыканта имидж. Его часто называют «романтиком-атлетом» (Фото: Александр Иванишин) Имя Дениса Мацуева известно и профессиональным критикам, и тем, кто просто регулярно пролистывает глянцевые журналы. Вначале его называли «сибирской Золушкой», потом — звездой нового поколения, «романтиком-атлетом». Вокруг Мацуева всегда клубилось облако мифов и сплетен. Однако все это не отменяло двух главных вещей: Мацуев — пианист с высочайшей исполнительской техникой и, что не менее важно, приятный собеседник. Корреспондент «Итогов» поговорил с музыкантом о состоянии дел в музыкальном королевстве и расспросил об одной сенсации, которую тот приготовил для публики.
— Давайте, Денис, сразу о главном: рукописи не горят?
— Вы о неизвестном Рахманинове? Ну да, в этом году весной в Люцерне я записал пластинку с его неизданными сочинениями. Прямо в имении Рахманинова. Выйдет к моему лондонскому концерту 4 декабря в Зале имени Королевы Елизаветы. В первом отделении будет звучать Первый концерт Рахманинова с Российским национальным оркестром, а во втором я представлю новые, пока еще неизвестные и неизданные рахманиновские сочинения. Сюита — 1891 года, студенческая работа. Молва гласит, что он послал работу Чайковскому, дабы мэтр одобрил ее или раскритиковал. Но тут, как всегда, вмешались привходящие обстоятельства. Секретарша ноты передать забыла, до Чайковского они не дошли... Дальше след партитуры теряется.
— И как вы на нее наткнулись?
— Ее любезно предоставил внук композитора Александр Борисович Рахманинов, как и условия для записи. Когда я увидел партитуру — удивился. Никогда бы не подумал, что это написал Сергей Рахманинов. Откровенно другая музыка, другой язык. Чувствуется влияние Аренского, Глазунова, полифонические секундовые соединения присутствуют. И все же там есть его интонации, их ни с чем не спутаешь.
— Вы на рахманиновском рояле записывались? Расскажите и об этом шедевре тоже!
— Он стоит в имении Рахманинова с 1928 года. Инструмент, конечно, колоссальный. Огромный, нестандартный по размерам, больше всех нормальных роялей. Звук неповторим, ощущение — будто поешь. Басы такие, словно там подзвучка стоит. Это отпрыск великого семейства «Стейнвеев», еще довоенных. В те времена их умели делать по-настоящему, теперь ничего похожего, конечно, не производят. Мне как человеку, который начинал когда-то на пианино «Тюмень», это, может, и не так мучительно ощущать (смеется), но все же. А тут — настоящий звук.
С Владимиром Спиваковым — До выхода пластинки «Трибьют Горовицу» ваших дисков в России не было. Совсем. Почему так получилось?
— На «Горбушке» продавались мои японские диски с записями Шумана и Прокофьева, но русской «лицензионки» действительно не наблюдалось. Надеюсь, скоро выйдет видеозапись моего выступления с Лорином Маазелем, может быть, ее покажут в России. Этот концерт доставил мне огромное удовольствие. Как и игра с Гергиевым на сцене нового концертного зала здания Мариинки.
— Не удержусь от вопроса: акустика там получше, чем в ММДМ?
— Акустику создавал японец Тайото, который построил много превосходных залов в разных странах. Гергиев сделал на него ставку — и не прогадал. Это первый случай у нас в стране за последние годы, настоящий прорыв. А в Японии, кстати, каждый год вырастает по такому залу. Но в ММДМ, между прочим, прекрасный Камерный зал. Что касается Большого — я в партере не сидел, а на сцене все слышно нормально.
— Многие музыканты совмещают исполнительство с продюсированием, вы не исключение. Как чувствует себя ваш фестиваль «Крещендо»?
— «Крещендо» в полном здравии, ездит по городам. На фестиваль приезжают дирижировать Федосеев, Темирканов, Спиваков, Плетнев. Сложилась своя команда, костяк. Я рад, что фестиваль в этом году базировался преимущественно в Екатеринбурге. Знаете, мы еще не отдаем себе отчета в том, что за Уралом выросла целая музыкальная империя. Екатеринбургский оркестр — коллектив европейского уровня, он записывается на Warner. Плетнев, приехав к ним, удивился, насколько коллектив изощрен, пластичен и послушен, как музыканты умеют играть по руке — сейчас мало кто на это способен, увы. Следующий «Крещендо» состоится в декабре в Париже, к 100-летию знаменитых дягилевских сезонов. Будет прямая трансляция из Франции по каналу «Культура» — представьте, чуть ли не впервые со времен советского ТВ!
— А ваши наполеоновские планы — создать вокруг «Крещендо» лейбл, симфонический оркестр и так далее — осуществляются?
— Это витает в воздухе, но всему свое время. Шаг за шагом буду воплощать задуманное, ведь и название обязывает: «крещендо» — это же нарастание. Хотя мы и стартовали ярко. И вовсе не потому, что я с коллегами был на приеме у Путина.
С Марисом Янсонсом на одной из репетиций прошлогоднего фестиваля «звезды белых ночей» (Фото: Сергей Тягин) — Кстати, интересно, как с президентом пообщались?
— Вы понимаете, это была первая встреча нескольких молодых музыкантов с президентом. Говорили три часа. Мы были поражены осведомленностью президента в вопросах, относящихся к культуре и искусству. Беседовали о разном — от ремонта гнесинской музыкальной школы до вопросов статуса молодых музыкантов в России: к кому они прикреплены и почему уезжают? И это в то время, когда в Китае 100 тысяч одних только пианистов, и все, надо думать, трудоустроены. Вот бы нам так. Вы представьте: когда в Поднебесной рождается мальчик, его отдают обучаться игре на фортепиано. Причем почти все педагоги там русские. Китайцы к нам уже не едут, а выписывают наших педагогов. Из моего родного Иркутска преподаватели устремляются туда, потому что получают у соседей в десять раз больше. А, к примеру, в ЦМШ — самой знаменитой школе мира — зарплата составляет 2600 рублей в месяц. Это нормально? Я встретил своих одноклассников по ЦМШ и обнаружил, что только четверо работают по профессии. Остальные не смогли устроиться, им некуда идти. К тому же немаловажная тема — организаторы нашего дела: импресарио, агенты, ассистенты, то есть те, кто призван избавлять процесс от хаотичности. Где они? Да, вот есть у нас продюсерский факультет в ГИТИСе, но это капля в море, и настоящих музыкальных продюсеров практически нет. А все почему? Вероятно, еще и потому, что реальных механизмов для стимулирования их деятельности не создано.
— А как насчет грантов?
— То, что произошло за последние годы, а я имею в виду гранты президента и правительства, значительный прорыв. Показательно, что ситуация в оркестрах Москвы и Петербурга коренным образом изменилась. Надеюсь, на этом не остановимся, и гранты в итоге будут распределяться не только на столичные коллективы. Вспомним, что зарплата музыканта еще недавно составляла 2500 рублей, люди все больше частным извозом зарабатывали. Нужны были срочные меры. Справедливо тогда заметил Юрий Хатуевич Темирканов, сказав, что еще немного — и конец, народ побежит. Считаю, что нам как воздух нужен закон о благотворительной деятельности. Чтобы на информационной продукции размещались имена меценатов и прочее, как это уже долгое время принято на Западе. Тогда бы и бизнес подключился к делу.
— Благотворительность вместо налогов? Думаете, это поможет? Есть офшоры, серые схемы — зачем бизнесу головная боль в виде какой-то благотворительности?
— Я убежден, что не у всех богатых людей в нашей стране окончательно съехала крыша. Знаю, есть и другие. Они могут исправить ситуацию, если их усилия подтвердить правовым образом. Опять же престиж классики в определенных кругах растет. Правда, это еще не говорит о качестве публики. Я-то, выходя на сцену, всегда чувствую, кто сидит в зале.
— Вы о пресловутых мобильниках?
— Не только. Многие еще очень бурно реагируют во время исполнения.
С Михаилом Плетневым. (Фото: Николай Галкин) — Как на джазе или на футболе?
— Именно. Допустим, я играю Первый концерт Чайковского, пошла кульминация — в зале овация. Партер буквально взорвало. Какую руладу господин музыкант выдал! Мощную. Зажигает парень!
— Да, так можно далеко зайти.
— Но есть и куда более важные составляющие. Известно, например, что при формировании своего абонемента в Московской филармонии моим неизменным требованием является экономическая составляющая — общедоступность. В этом вопросе мы с филармонией близки. Таким образом, я всеми силами стараюсь сохранить ту часть аудитории, с которой все это время шел и которая в большинстве своем не может заплатить высокую цену за билет. Мне важно, чтобы именно эти слушатели были на моих концертах — тот круг, который меня воспитал и которому я благодарен. А так называемая престижная публика, поверьте, сама о себе позаботится.
— Владимир Федосеев сетовал на то, что в системе «школа, училище, консерватория» хотят из трех уровней оставить два. А вы что думаете?
— Полностью согласен с Владимиром Ивановичем. Это приведет к катастрофе.
— Ну а фортепианную школу мы еще не потеряли?
— Пока, слава богу, нет. Но если не будем вкладывать в музыкальное образование — потеряем, и довольно скоро.
— Вы — выпускник класса Доренского, так же как Луганский, Руденко. А как дела с передачей традиций?
— Вот у Коли Луганского есть преподавательская жилка. Многие мои однокурсники стали ассистентами и имеют свой класс. Но кто идет за ними? Пока неясно. 30–40 лет назад были Гольденвейзер, Зак, Флиер, Оборин. Потом еще одно поколение. Но дальше ситуация гораздо сложнее. Нужно всерьез задуматься о преемственности в педагогике. Если сейчас ничего не предпримем, через десять лет развалим все к чертовой матери.
— Пропагандировать классику напрямую имеет смысл?
— Безусловно! Ну послушайте, нельзя показывать каждый день «Фабрику звезд». Нельзя привыкать к потоку криминала, генитального юмора и музыки на уровне рингтонов, к тому, чем кормит зрителя ТВ. Знаете, когда мы с командой «Крещендо» пришли к президенту, первый его вопрос был: «Как вы относитесь к „Фабрике звезд“?» Мы просто на спинки кресел упали. И — тишина... Один из моих товарищей вовремя нашелся. Говорит: «Я живу в Берлине. Там есть что-то похожее. Но у нас, кажется, лучше». Посмеялись немного. Но президент все понял. Кстати, мне предлагали создать классическую «Фабрику». Я поразился безграмотности этого замысла. За два месяца сделать звезду в области классического исполнительства? Нонсенс! Вот в Китае отношение к этой сотне тысяч пианистов — как у нас к «Фабрике». Нам бы поучиться у бывшего «младшего брата». Зато в России, когда приезжает Мадонна, все каналы подают это как основное событие. Это позор.
— Скоро ваш концерт в Карнеги-холле. Почему лет двенадцать там не ступала нога русского пианиста?
— Для меня Карнеги-холл — не какая-то заоблачная вещь. Хотя очевидно, что для любого сольно гастролирующего пианиста эта площадка выделяется из ряда. И все же... Я там играл несколько раз с оркестром. Я не большой поклонник длительных и чрезвычайно утомительных гастрольных туров в Америке, без которых, к сожалению, не обходится карьера музыканта, но выступления в Карнеги-холле для меня всегда стоит особняком — все же это один из величайших залов мира с блистательной историей и замечательной акустикой. И еще люблю и ценю выступления с их главными оркестрами. Чикагский, Хьюстонский, например.
— Денис, когда увидел вас, забеспокоился: что-то не так. Потом понял: а где же «Спорт-экспресс»? Неужели охладели к спорту?
— Да вы что! Просто сейчас не утро, а вторая половина дня, все уже прочитано.
— Тогда спрошу вас как болельщик болельщика. Матч Россия — Англия видели?
— А как же!
— Заслуженна ли виктория?
— Вполне. Это был матч года. После первого тайма говорили: «Ну, началось опять. Это не наш уровень». А во втором сами знаете, что случилось.
— Хиддинк?
— Да, Хиддинк. Конечно, Хиддинк. Но не только. Он фартовый тренер, профессионал, но и игроки кое-чего стоят. Оказывается, у англичан тоже можно выигрывать. За футболом слежу постоянно. «Спартак» — моя страсть, без него не могу. Они меня лечат круглый год, даже плохой игрой. Недавно я познакомился со Станиславом Черчесовым, главным тренером «Спартака» во Владикавказе. Давал там благотворительный сольный концерт для детей Беслана. До этого мы с Михаилом Плетневым и Российским Национальным оркестром играли там — прямо перед школой.
— Каковы впечатления?
— Когда мы увидели запекшуюся кровь на полу — это был шок. Я был настолько потрясен, что играть был почти не в состоянии, а через десять минут начинать концерт Чайковского! Убежден, что в этой ситуации ни в коем случае нельзя играть траурную музыку. Ну никак. Музыка должна лечить, она должна быть светлой. Но похоронный марш Шопена совсем ни к чему. Так что мы попытались выразить своим выступлением нечто большее, чем просто траур. Кажется, получилось. Михаил Плетнев сказал потом, что концерт Чайковского — глубоко драматическое произведение. И был прав.
— Вокруг вашего имени много слухов. Развеете некоторые?
— Давайте попробуем.
— У вас три разных инструмента в трех частях света. Под разную публику?
— Это не совсем миф. Но это не мои личные инструменты, а одной известной фирмы. Они их за мной возят либо держат в условленном месте.
— Правда, что с вами работают настройщики самого Рихтера?
— Да, эти японцы — настоящие мастера. Вот знаменитый Осато, например. Настройка — большое искусство. Хороший настройщик — почти как скрипичный мастер. Когда к вам приходят и за пятьсот рублей просто подтягивают колки — это не работа, конечно.
— При слове «музыкант» обыватель представляет скрипача — субтильного, с душевными травмами. А вы наоборот — спортивный, в полном расцвете сил...
— Служил Гаврила пианистом? (Смеется.) А еще был популярный заголовок к материалу со мной: «Завидный жених». Писали даже, что я приезжаю на концерт на мотоцикле с белокурой дамой за спиной. Но вы же понимаете, что все эти картинки возникают без усилий с моей стороны. Никаких имиджмейкеров у меня нет. К сожалению, восприятие известной части публики так устроено, что имиджмейкеры не нужны. Знаете, наверное, как у меня однажды под роялем ножка надломилась? Так теперь кое-кто ходит на концерты в ожидании: может, он еще раз уронит инструмент.
— А если нет — концерт не удался.
— Да уж. Если человека перекормили «фабрикантами», он весь мир видит сквозь попсовые очки. Грустно. Я считаю, что классическая музыка не только лечит, но и просвещает, и на фоне всех стрессов, которые происходят в нашей жизни, является одной из отдушин. Мне очень радостно, что на мои концерты ходит разная публика, и я ею очень дорожу. Люблю своего слушателя. Люблю любого. Независимо от его положения и состояния.
Евгений Белжеларский, "Итоги"
« назад