Вместо интервью

Я часто даю интервью, но очень многое из того, что я хотел бы рассказать, очень много важного не умещается на страницах и остается за кадром. Сейчас я хочу поделиться с вами мыслями, накопившимися с начала этого года, с моего абонементного концерта в Москве и американского турне.Мой персональный абонемент, которому уже 6 лет, – это моя гордость. Я горжусь программой своего абонемента и теми музыкантами, которые выступали в его рамках: дирижеры Лорин Маазель, Зубин Мета, Михаил Плетнев, Валерий Гергиев, Юрий Темирканов, Владимир Спиваков, Семен Бычков, Юрий Симонов с их знаменитыми оркестрами. Также в абонементе был представлен целый ряд молодых исполнителей, участников музыкального фестиваля «Crescendo».В сезоне 2012 уже было 2 моих абонементных концерта. В декабре состоялась презентация альбома «Мацуев. Лист». В январе я играл свой абонементный концерт вместе с дирижером Пааво Ярви, средним из поколения Ярви. Мы играли 2 концерт Чайковского, наш с ним конек. Я играю этот концерт в авторской редакции, в удлиненной и редко исполняемой версии. Отец Пааво Ярви, Нейме Ярви, играл тот же концерт со знаменитым пианистом Шурой Черкасским. Сначала мы с Пааво Ярви играли 2 концерт Чайковского в Цинциннати с Симфоническим оркестром Цинциннати, потом мы играли его в Париже с Парижским оркестром, а потом отправились в турне по Испании с тем же Парижским оркестром.Мои отношения с 2 концертом Чайковского начались в Перми, где на музыку этого концерта был поставлен балет, Ballet Imperial, с хореографией Джорджа Баланчина и труппой Пермского балета. Помню, как мы играли: оркестр в яме, рояль в партере, а балет на сцене. Потом я пригласил Ballet Imperial в Москву, и вскоре они получили «Золотую маску»…На моем абонементном концерте в январе Ярви с оркестром также играл 5 симфонию Бетховена. Эта симфония сыграна уже столько раз и имеет столько интерпретаций, что играть ее – большой риск. Однако Ярви ее сыграл, и это был продуманный ход, потому что его интерпретация уникальна. Ярви возглавляет оркестр Парижа, а до этого 10 лет руководил оркестром Цинциннати и довел его до уровня ведущих американских оркестров.Очередной концерт моего персонального абонемента состоится в мае. Это будет камерный концерт, где я буду играть вместе со своими друзьями, молодыми музыкантами: Аленой Баевой, Борисом Андриановым и квартетом Бородина. Квартет Бородина, один из самых знаменитых квартетов мира, который заметно омолодил свой состав, но остался на высшем уровне, передавая от поколения к поколению блеск музыкальных традиций. В первом отделении я сыграю трио Рахманинова и трио Шостаковича с Аленой Баевой и Борисом Андриановым, а во втором отделении квинтет Бартока с квартетом Бородина. Мы уже неоднократно играли этот квинтета, который был написан Бартоком в молодые годы и в котором ясно слышен уникальный язык композитора, на моих музыкальных фестивалях в Перми, в Анси и в Вербье в другом составе, а в мае состоится первое совместное исполнение с квартетом Бородина.Концерты камерной музыки сейчас, к сожалению, выходят из филармонических афиш страны. Концерты Чайковского и Рахманинова – это, безусловно, хорошо, но если мы будем играть только их, мы быстро зайдем в тупик. Мы обязаны просвещать публику новыми произведениями, и поэтому я особенно горжусь программой своего персонального абонемента, открывающей для слушателей новый репертуар. Популярную классику необходимо играть, но нельзя забывать и про другие шедевры.Итак, после того концерта с Пааво Ярви, на котором мы играли Чайковского, я сел на самолет и улетел в США, на свое ежегодное американское турне.Концерты в Америке – это переключение в другую цивилизацию, в другую культуру. Не буду говорить, какого я в целом о ней мнения, но скажу, что отношение американцев к своим оркестрам и своим залам вызывает у меня глубокое почтение. В Америке развита культура меценатства – да, там существуют налоговые послабления корпорациям, которые помогают культуре, но, несмотря на эту подоплеку, нам безусловно есть что позаимствовать у американцев. У каждого оркестра есть фонд, в который поступают пожертвования от поклонников, и в конце каждой программки концерта публикуется список фамилий всех пожертвовавших, без различия того, кто какую сумму дал – кто 50 долларов, а кто, может быть, и несколько миллионов.Мировой финансовый кризис дает о себе знать: многие оркестры, к сожалению, обанкротились. Тот же Симфонический оркестр Цинциннати, которым руководил Пааво Ярви, был на грани банкротства. Спасла его внучка основателя компании Procter&Gamble. Ей уже 102 года, но ее возят на коляске практически на каждый концерт. Она находится в достаточно неплохой форме, в здравом уме, и она пожертвовала 94 млн долларов на оркестр, который слушает всю жизнь и которому помогала всю жизнь. Представляете – 94 млн долларов! Будучи, несмотря на свой возраст, вполне деловой леди, она рассчитала буквально до доллара, на какие цели должны направляться деньги на несколько лет вперед. У американцев принято считать каждую копейку, и она устроила полный  и четкий контроль средств,Я мало понимаю в бизнесе и в экономике, но уверен, что такие вещи достойны подражания. Я всегда говорю во всех интервью, что у нас в России еще с очень давних пор были славные традиции меценатства. И я убежден, что частные инвестиции в культуру и сейчас необходимы в нашей стране.Не только оркестр Цинциннати, но и Филадельфийский оркестр был на грани. К счастью, его тоже спасли. Финансовый кризис здорово ударил по всем странам, и что касается культуры, везде идет уменьшение зарплат, гонораров, сокращается количество гастролей у коллективов. Но все равно топ-оркестры, топ-солисты продолжают гастролировать, потому что публика не может без классической музыки – я убежден в этом. Музыка –  единственная отдушина, которая продолжает существовать на фоне разных потрясений, в том числе финансовых кризисов. Я подметил такую деталь: во времена, когда начался кризис, публика стала больше ходить в залы. Может быть, у людей появилось больше свободного времени? И это происходит не только в нашей стране, но и везде в мире. Я думаю, что это неслучайно. Я держу кулаки за всех людей, которые потеряли работу, которые находятся в подвешенном состоянии из-за экономического кризиса.Возвращаясь к своей поездке в Америку, должен сказать, что каждый концерт в этой стране – огромное удовольствие. Практически каждый зал обладает уникальной акустикой и историей. График этих гастролей был очень сложный: безумные перелеты в день концерта, вылеты утром… Многие спрашивают, зачем мне это нужно, такой безумный график. Я отвечаю: во-первых, потому что я до сих пор не умею говорить слова «нет». Если я знаю, что люди меня ждут, что люди хотят слышать мою игру и покупают билеты, я, несмотря на безумные перемещения, стараюсь приехать к ним. Пока я справляюсь. Каждый год стараюсь сократить количество концертов, а получается больше.Мое турне по США прошло очень продуктивно, в очень жестком режиме и с очень теплым приемом во всех отношениях. Я побывал в Сиэтле, Лос-Анджелесе, Детройте, и, конечно, в Нью-Йоркском Карнеги Холле. Карнеги Холл – это святая, историческая точка для любого музыканта. Петр Ильич Чайковский, играл на открытии Карнеги Холла, Рахманинов там сыграл больше 200 раз, да и вообще все знаменитые музыканты, которых мы знаем, тоже давали концерты в Карнеги Холле. Это  знаковая точка в творческом пути музыканта. Но, помимо знаковости, там существует уникальная акустика, которую передать на словах просто невозможно. Когда я был в Америке, я еще не записывал свой видеоблог, и очень жаль, потому что поснимать эту ауру было бы потрясающе. Фотографии из Карнеги Холла можно посмотреть в этой галерее. Только представьте себе, какая энергетика в этом зале: 2900 мест, почти 3000, и в каждом месте слышно любую ноту, любой шепот, любой звук, любой шорох, любой тончайший нюанс. Словами очень сложно передать действие, которое происходит на этой сцене – действительно намоленной, святой сцене.Но это ничуть не умаляет достоинство других залов, в которых я играл – в Лос-Анджелесе, в Сиэтле, в городе Энн-Арбор под Детройтом. В Энн-Арборе существует один из самых знаменитых американских университетов, в зале которого играют самые знаменитые музыканты мира, и их всегда принимают очень тепло. Замечательная, много повидавшая публика каждый раз полностью заполняет зал на 3000 мест. Кстати, американские залы похожи друг на друга: это несколько амфитеатров, балкон, полукруглая форма зала, в чем можно убедиться на фотографиях Карнеги Холла.В Америке очень приятно играть. Там очень расслабленная атмосфера на сцене, расслабленная в хорошем смысле слова. Многие говорят, что если американец заплатил за билет, то он хочет окупить свои деньги по максимуму, получить удовольствие по полной программе. Одна пожилая американка подошла к маэстро Темирканову после концерта и сказала: «Maestro, it was amazing! I like you show!». На что Темирканов сказал: «Это не шоу! Я играл Чайковского и Рахманинова, какое же это шоу?». Американцы все называют на свой манер, но это не значит, что они необразованны и относятся ко всему, как к шоу. Они сохранили свою культуру, в том числе культуру посещения классических концертов.Безусловно, публика везде разная, везде свои традиции, везде свои законы. На моих концертах было много русской публики, особенно в Лос-Анджелесе и в Нью-Йорке, что вполне понятно: в Нью-Йорке больше миллиона русскоговорящих, и очень приятно встречать своих соотечественников после концерта, когда я выхожу расписываться на пластинках. Я обожаю эту традицию, когда после концерта ты выходишь, несмотря на усталость, и расписываешься в пластинках, общаешься и разговариваешь с теми людьми, которые покупали пластинки –  это безумно интересно. Иногда по их глазам ты видишь нечто такое, что не можешь почувствовать, когда играешь на сцене. Я замечательно отношусь к американцам, но когда вижу русские лица после концерта, то особое тепло возникает, а если они еще и из Сибири – это вообще для меня огромный подарок. Вы все прекрасно знаете, что Сибирь и Иркутск для меня дорогого стоят.Во всех интервью я всегда говорю, что играю для публики, неважно какой она национальности, какого сословия и положения, будь то президент, будь то Папа Римский, будь то простой врач или инженер. Я всегда выкладываюсь на 150%. Мнение публики для меня всегда в приоритете – публики и тех людей, кому я доверяю, моих близких, профессора Доренского, моего отца и еще несколько людей. Контакт с публикой после концерта – это прекраснейшая идея, которую я начинаю внедрять в России.Надо сказать, что рынок, рекорд-индустрия классической музыки погибла, ее уже не существует. Но записи – это все, что остается от артиста после того, когда он уходят в другой мир. Я глубоко убежден, что записываться все равно нужно, что нужно выпускать пластинки, несмотря на чудовищное пиратство в интернете, на чудовищную возможность бесплатно скачать любую пластинку. Обречены звукозаписывающие компании и артисты, которые раньше жили за счет продаж пластинок. Сегодня, пожалуй, единственная для классических музыкантов возможность продавать пластинки существует на концертах.Программа, которую я играл во время американского турне, была очень интересно составлена: и Шуберт, и Бетховен, и Григ – соната, которая сейчас практически нигде не играется и представляет собой мои детские воспоминания о музыке Грига. Мне абсолютно случайно встретилась в YouTube старая запись начала ХХ века: я услышал, как сам Григ играет эту сонату на рояле, и играет просто потрясающе. Он был уникальным пианистом, это можно это понять сразу по одной записи.Я настолько сожалею, что Лист не дожил до тех времен, когда начали появляться записи, потому что это была бы сенсация!Из музыкантов ХХ века совершенно особое положения для меня занимает Рахманинов, недосягаемый во всех отношениях. Мы с Михаилом Плетневым много раз разговаривали о своих ощущениях, когда мы записывали пластинки Рахманинова в разное время, он 12 лет назад, я 5 лет назад. Правильно сказал Михаил Васильевич: любой фразу Рахманинова возьми, и от каждой фразы хочется плакать. Соприкосновение с атмосферой Рахманинова – это неповторимое состояние для любого пианиста. Конечно, звучание его рояля неповторимо, но все-таки не в рояле дело... Это был гениальный музыкант, гениальный композитор, гениальный дирижер. Но ему, кстати говоря, не давали дирижировать. Под конец жизни Рахманинов мечтал сдирижировать свои Симфонические танцы, которые написал уже в конце жизни, но американские менеджеры не дали ему сделать это. Злополучный шоу-бизнес, который царил уже в то время, нуждался не в Рахманинове-дирижере, а только в Рахманинове-пианисте. Этот злополучный финансовый интерес организаторов концертов, которые возводят все в выгоду, чтобы все продать…Слово «продать» с классической музыки немного не вяжется. Да и выражение «пропаганда классической музыки» тоже мне не очень нравится, потому что мы должны все-таки просвещать, а не пропагандировать. Это, на мой взгляд, абсолютно разные вещи.Я всегда читаю в прессе рецензии на свои выступления. Кто-то из музыкантов говорит, что никогда не следит за прессой, но я думаю, что большинство артистов все равно читают рецензии, тем более если речь идет о таких изданиях, как Los Angeles Times, New York Times, BBC Music Magazine или ряд авторитетных английских газет. В этих изданиях, к счастью, еще существует раздел рецензий на классическую музыку, и там пишут абсолютно независимые, никем не ангажированные журналисты – пишут то, что они слышат, и это дорогого стоят. Я просто живу этими рецензиями. Я вижу в них то, что мне может помочь в моей игре. Скажем, сейчас я учу совершенно новое произведение (не буду говорить, какое) и слушаю не только знаменитые записи этого произведения, но и читаю критические отзывы о нем, черпая оттуда много интересного.Когда сумасшедшим марш-броском я вернулся из Нью-Йорка в Московскую филармонию, я тут же вышел в эфир в видеоблоге. Мы играли концерт с замечательной, дружелюбной, семейной атмосферой, отрепетировав в кратчайшие сроки. Мне было безумно приятно и за Филармонию, и за музыкантов, игравших на этом концерте. Публика в тот вечер собралась настоящая филармоническая. Филармония – это великая организация!А сейчас я уехал на запись новой пластинки. Все подробности пока в секрете, расскажу чуть позже. До новых встреч!