Денис Мацуев: «Если я вижу, что идет девушка с букетом, я знаю: она точно русская»
Несмотря на свою международную славу и безусловное обожание всех, кто хотя бы раз его видел и слышал, Денис Мацуев – человек совершенно непафосный. На вечернюю фотосессию в Лондоне приходит строго в назначенные 18:00. «Извини, – говорит, – наверное, я немного не в форме. Про меня «Би-би-си» снимал фильм сегодня, я несколько часов играл и отвечал на вопросы, потом еще провел двухчасовой мастер-класс в академии. Буду хмуриться – говори!»
Денис признается, что не очень любит фотографироваться. Говорит, что на всех постановочных фотографиях часто выглядит слишком серьезным, хотя в жизни он не такой. «Вчера на интервью ты меня хорошо поймала», – вспоминает Денис случайный кадр, на котором он позирует вместе с музыкантом Ольгой Егуновой, бравшей для Russian Gap интервью. «Это потому, что ты там с красивой девушкой!» «Точно, – смеется Денис. — Берегите Олю!»
Разговор двух музыкантов – всегда интереснее, чем обычное интервью. Собеседники понимают друг друга с полуслова: и про усталость, и про вдохновение, и про огромный труд, который стоит за любыми успехами. Ольга, лондонская пианистка, знакомая читателям RG по предыдущему номеру, расспросила Дениса обо всем и на все получила честные, прямые ответы. В качестве бонуса они с Денисом составили «идеальную» музыкальную программу, которая вряд ли когда-то осуществится, так как играть ее придется круглые сутки. Впрочем, зная невероятную работоспособность Мацуева, – и такое вполне возможно.
Мой первый вопрос, конечно, связан с Лондоном. Мы лондонский журнал и очень любим наш город. Расскажи, когда ты впервые здесь оказался?
Это был 1994 год. Я приехал по приглашению самого Эндрю Ллойд Вебера. Незабываемый абсолютно приезд. Вебер услышал меня благодаря фонду «Новые имена» и пригласил лично на свой фестиваль, который проходил в имении Сидмонтон, под Лондоном. Туда съезжаются разные театры, группы, мюзиклы и так далее. Фестиваль огромный, но классической музыки до этого в программе не было – я в этом смысле был первооткрывателем. Я играл сольный концерт, а на бис играл свои вариации на тему из его произведений.
И сразу покорил его сердце?
Он даже пригласил меня на следующий год, что противоречит истории и регламенту фестиваля – туда никогда два раза не приглашают. Но дело не в этом. Для меня эффект от Лондона был сравним с эффектом от Парижа, куда я попал в 1990 году, когда еще жил в Иркутске и был совершенно зеленым юнцом… Впечатления от парижских площадей, улиц в моем сердце до сих пор остались. И от Лондона 1994 года, безусловно, тоже. Он абсолютно не такой, конечно, как Париж. Но его колорит, воздух, дух и стиль в моем личном рейтинге в первой тройке точно находятся.
В тройке после Иркутска и Москвы?
Ну, Иркутск – понятно, мой родной город. Давай лучше скажем так – в пятерке. Расширим горизонты, на всякий случай.
А какие города в эту пятерку входят?
Иркутск, Москва, Париж, Лондон и, наверное, Люцерн.
Люцерн – из-за фестиваля?
Из-за Рахманинова, Сенара, из-за… Вообще, колорит этого города не сравним ни с одним городом Швейцарии, хотя вроде бы все похоже: озеро, горы, фондю и так далее.
Ты сейчас живешь в Москве. Не задумывался ли о переезде?
Я посчитал специально – не поленился, пока летел в самолете. Я был в Москве в этом году 23 дня. То есть, можно сказать, я в Москве не жил. Конечно, там дом, там база, где можно переодеть рубашку, поесть родительских пельменей – и поехать дальше. И поэтому дом – это такое очень субъективное понятие, тем более у кочевого человека. Дом – это гостиница.
А у тебя бывает, как у Гидона Кремера, когда ты просыпаешься утром в гостинице и…
…не могу вспомнить, где я нахожусь? Это постоянно. С любым музыкантом происходят две истории. Первая – сон про полный зал и невыученную программу. Вторая – полная потеря ощущения пространства. Где я сегодня? Какой зал? Какой город?
Напомню: мы в Лондоне! Есть ли у тебя здесь любимые места?
Я люблю район Кенсингтон, Гайд Парк, Альберт Холл, в котором я много играл, эти маленькие улочки рядом… Вообще, Лондон – удивительный город: прошел 500 метров – и это уже абсолютно другой стиль, другая энергетика, другие люди, другой темпоритм. Это мне очень нравится!
С чем у тебя в первую очередь ассоциируется Лондон?
Это мой первый отель «Кверидж». Я там жил аж 10 дней подряд.
Очень хороший отель, и там прекрасный томатный суп.
Молодец! И хороший бар. «Лондон прайд» там хороший.
А разве он не везде одинаковый?
Нет, ты что. В том-то и дело – его нельзя пить разливным. Его надо пить только в бутылке. Потому что если разливной, он теряет свой небольшой газ, который там есть, он же все равно что эль идет. Его надо пить бутылочным, так что если хочешь пива…
…надо идти в гостиницу.
Да-да-да.
Типичный ответ для музыканта.
Не отрицаю. Ну и, конечно, Лондон ассоциируется с Вебером – это живая легенда, которого уже изучают на уроках музыкальной литературы в школах. Футбол мне тоже очень близок, я болею за разные команды. Вернее нет, болею я за одну, за «Спартак», но люблю красивый футбол. А в Лондоне столько футбольных стадионов! Есть и «Стэмфорд бридж», есть и бывший Арсенальский стадион «Эмирейтс», «Уэмбли» еще. В 1996 году, чемпионат Европы здесь проводился; потом был погром, когда Англия с Германией здесь играла… Что творилось на улицах!
Ты ведь не только болельщик, но и сам играешь в футбол?
Да, конечно. У нас есть своя команда, которая базируется в Москве, в ней и музыканты, и актеры, и просто друзья. Я специально планирую приезд для этого. Резервируем стадион, формируем спарринг-партнеров. Вот играли три дня назад.
В Лондоне тебя очень любит публика. Вся русская диаспора, все русское общество кипит, когда видит твое имя на афишах. Ты чувствуешь некую особенность лондонской публики?
Лондон, конечно, гремит в музыкальном мире. Но публика очень открытая. Хотя вообще я не делю зрителей по национальностям. Наверное, русская публика для меня остается самой трудной по сей день, потому что она своя, потому что она знала меня еще 13-летнего, и каждый концерт – это подтверждение моего романа. В Лондоне, или Нью-Йорке, или Париже играть легче.
А ты подстраиваешься под публику разных стран?
Нет, никогда. Я и молодым музыкантам говорю: ни в коем случае не идите на поводу, не идите на какие-то уступки, не подстраивайтесь под какие-то устои, критики, традиции.
Надо быть самим собой и выкладываться полностью, выступаете ли вы в самом знаменитом зале или в провинциальной маленькой филармонии…
Кстати, в России гораздо больше молодежи ходит на концерты, чем в Лондоне. Здесь все равно больше людей от 50. Если ты посмотришь…
…на систему абонементов?
И доступность. Я думаю, что это невероятно – за такие цены послушать концерты такого уровня. Это феноменально. Особенно, когда за 5 фунтов можно в стоячий партер взять билеты и практически присутствовать рядом с артистом.
И потом сразу дарят цветы?
Да, русские дарят. Всегда, в любом зале. Если я вижу, что идет девушка с букетом, я знаю: она точно русская. Это такой знак: из России с любовью. Везде много русских: и в Нью-Йорке, и в Лондоне. Многие из них приходят на мои концерты, и я этому очень рад. А если они еще и из Сибири, если говорят, что они из Иркутска, то автоматически становятся почти что моими родственниками.
Ты уже покорил все самые главные концертные площадки Лондона. Есть ли любимый концертный зал?
Я играл здесь много раз, я обожаю играть со всеми лондонскими оркестрами. Естественно, чаще всего я играл с Лондонским симфоническим оркестром, с Валерием Гергиевым. 40 программ минимум мы сыграли. Мы записывались и с Лондонским филармоническим оркестром, с Королевской филармонией много туров было, и Royal Festival Hall и Wigmore Hall, и Royal Albert Hall – я все это очень люблю. Кстати, странно, что феноменального зала при этом в Лондоне нет.
Сэр Саймон Раттл, надеюсь, это скоро исправит…
Надеюсь, что у него это получится. На данный момент единственный зал, который мне нравится акустически, – это Cadogan Hall. Все остальное – нормальные, но средние залы. Хотя мне все равно, где играть, даже в самом плохом зале без акустики может получиться самый хороший концерт.
Говорят, что ты совершенно некапризен. Ты играешь везде и всегда, и с удовольствием.
Абсолютно.
Что тебя может остановить? Если тебе позвонить и предложить что-то, почему ты можешь сказать «нет»?
Это такой, наверное, мой минус. Говорить слово «нет» я, может быть, до сих пор не научился.
Страдаешь ли ты оттого, что не можешь сказать твердое «нет»?
Нет!
В этом сезоне у тебя 224 концерта, если не ошибаюсь? Зачем такие нагрузки?
Понимаешь, в чем дело… Когда говорят, что ты устал от концерта, это значит, что у тебя что-то не получилось. Потому что от концерта невозможно устать, от концерта, наоборот, заряжаешься. То, что ты оставил в зале, должно к тебе вернуться в любом случае.
А вдруг вернется с опозданием? А тебе уже надо играть в другом месте?
Бывает такое, конечно.
В эти моменты как ты аккумулируешь силы, как ты восстанавливаешься?
Дело в том, что я не зацикливаюсь на том, что было. Безусловно, ты много вкладываешь, ты отдаешься. Но у тебя нет возможности переварить все, потому что завтра уже другое. Ты уже это оставил там. Если я устаю – это моя проблема.
Если концерт удался, если ты сыграл два отделения и еще 9 бисов, то ты после этого летаешь, ты можешь не спать всю ночь, у тебя гениальное настроение.
Проблема в том, что сейчас я начинаю ощущать вот эти переезды-перелеты, смену часовых поясов.
Но никаких специальных чаев не пьешь?
В баню хожу.
Баня, пельмени, футбол?
Во-во-во. А вообще надо приехать ко мне на родину, на Байкал. Там попариться, нырнуть в озеро несколько раз, и вы поймете, что на несколько месяцев вас хватит точно.
А может ли сама музыка помочь справиться со стрессом?
Конечно! Мне помогает музыка, которой я непосредственно занимаюсь. Гергиев недавно буквально спровоцировал меня выучить 2-ой концерт Прокофьева за восемь дней. Это прекрасный тренинг для мозгов – выйти из зоны комфорта. Полезно иногда брать себя «на слабо». Еще я люблю отключиться и погрузиться в записи великих джазистов. Люблю Оскара Питерсона и Кейта Джерета.
Сложно ли тебе идти на компромиссы при решении бизнес-вопросов, связанных с твоими фестивалями, меценатской, общественной или творческой деятельностью?
Про бизнес я не могу сказать, потому что я к нему абсолютно не имею никакого отношения. Единственный человек в моей семье, у которого была эта жилка, это была наша бабушка, которая имела в советские времена пять квартир. Кооперативных. Она была грандиозная. Она продала втихаря одну квартиру, отдала мне 18 тысяч долларов перед отъездом в 1991 году в Москву и сказала: «Это тебе на первое время».
Ничего себе!
Она бы в это время развернулась очень серьезно. Мы не такие. Но гибкость нужна во всем. В первую очередь, в мышцах – это тоже немаловажно. С другой стороны, с самим собой нужно быть честным. Если ты выходишь на сцену, надевая маску, обманывая зрителя, – вот это самое первое преступление, которое к тебе вернется бумерангом мгновенно. Может быть, даже на этом же концерте.
Ты не упрямый?
Я упрямый, в хорошем смысле слова, если я чего-то хочу добиться.
Важность классической музыки сегодня – в двух словах?
Огромная. Это музыкальная терапия. Это сценотерапия, которая лечит и людей, которые приходят в залы, и самого человека, который играет.
Может быть, благодаря этому ты 250 концертов и выдерживаешь.
Да, к вопросу о том, как это все получается. Была масса таких случаев, когда я выходил с температурой, да и просто после 12-часового перелета, прямо на сцену. При таком стрессе, на драйве часто получаются неплохие концерты. Музыка не только лечит, она сближает, мирит людей. Не дай бог подключиться политике в это дело, но в 2000 году мы играли шесть концертов подряд в Тель-Авиве. Каждый день – зал, заполненный до отказа. И на этих концертах и арабы, и евреи сидели вместе. Понимаешь? Концерт – это то место, где все конфликты остаются за стенами концертного зала. И, конечно же, это возможность отвлечься от любых проблем, которые у тебя есть. Это как медитация.
Все ли понимают важность классической музыки?
Это отдельная история. Я очень много делаю для этого в России – для того, чтобы на концертах классической музыки появилось новое поколение. И за последние 10 лет я вижу перемены к лучшему. В залах сегодня огромное количество молодых лиц, и они пришли туда не просто потому, что их заставили, а потому, что они сами начали в этой музыке разбираться. Начать прививать любовь к музыке, конечно, лучше с популярной, красивой, узнаваемой… Это не должен быть урок музыкальной литературы, на котором лектор-музыковед будет расшифровывать, что там написано. Это должно быть ассоциативное погружение, может быть, даже с каким-то видео-рядом, с каким-то киномоментом, который будет связан с личными переживаниями. Если человек так подсаживается (в хорошем смысле слова) на классическую музыку, то его уже от нее не отделишь.
Насколько важно учить детей играть на музыкальных инструментах?
Безусловно важно. В Советском Союзе, помню, практически в каждой семье стояло пианино, и ребенок ходил в музыкальную школу. Это было не так дешево, 23 рубля в месяц тратились на то, чтобы ребенок ходил в музыкальную школу. Понятно, что 95 % из тех детей не стали выдающимися музыкантами. Есть много тех, кто просто ненавидел это дело, ходил через силу.
Заставлять, безусловно, не надо, особенно человека, у которого нет таланта. Но музыка, совершенно точно, развивает у ребенка другое полушарие мозга.
Но как же не заставлять? В 6-7 лет серьезно заниматься музыкой – это сложно.
Я думаю, что все равно в какой-то момент заставлять ребенка что-то делать в любой сфере надо, потому что ребенок сам по себе ленивый. Это печально. Но может так получиться, что кто-то действительно пройдет мимо, а кому-то эти музыкальные занятия пойдут во благо. Разовьется ассоциативное, музыкальное мышление, появится чувство ритма. Музыка развивает воображение. Советую посмотреть уроки Пясецкого в интернете: это уникальный преподаватель музыки, работающийпо системе Артоболевской.
Какова роль родителей в этом процессе?
Ключевая. Я всегда говорю, что талант родителей не менее важен, чем талант ребенка. Если мы обнаружили в ребенке талант, мы должны понимать, как его развивать, к кому ходить, у кого учиться, полностью ли отдать ребенка «в музыку» или не полностью. Речь идет об очень хрупком, тонком организме талантливого человека. Талант – это штучная история.
Расскажи немножко о своих детях – своих 12-ти фестивалях.
Детях – это точно! Первый – это, конечно, Иркутск, 2004 год. Уникальная публика, родные места, друзья, Байкал, лес. Региональные фестивали мы стали проводить потом в большом количестве: в Казани, Тюмени, Оренбурге, Перми, Челябинске, Пскове, Сочи… «Крещендо» – это второе детище, наша гордость. Мы сделали большое дело, собрав музыкантов в России. В 1990-е годы многие из страны уехали, и не по своей воле, а потому что так получилось. Потому что была непростая жизнь. Хотя для меня 1990-е годы – самые счастливые.
Почему?
Я поступил в консерваторию… Хотя когда тебе 18-20 лет, наверное, что бы ни происходило, ты будешь счастлив в любом месте. Да, были сложности, но тем не менее был какой-то такой драйв! Ты был участником создания чего-то абсолютно нового. Я приехал в Москву в 1991 году, когда рухнул Советский Союз. В августе он рухнул, а в сентябре я приехал. В эту абсолютно непонятную Москву, черную, грязную, где в магазинах ничего не было. И я должен был уезжать из своего города, где у меня было все.
Ну, не забудем про 18 тысяч! Я думаю, что это помогло. Чего бы ты иначе был такой счастливый.
Кстати! Это абсолютная правда: если бы не бабушка, еще неизвестно, чем бы это все кончилось.
Давай вернемся к фестивалям. Откуда пришла идея? Ты же играешь, путешествуешь, выступаешь. А здесь организационная работа.
Я еще с детства любил что-то организовывать. Несмотря на плотную учебу, я был старостой двора, таким «Зорро». Дома у меня гувернантки были, бабушка бросила работу, завтрак в постель, маменькин сыночек такой, а выходил во двор – и все! Но я боролся за справедливость, я решал все проблемы не в драках, а, скажем, на футбольном поле. Даже споры с соседской шпаной я переносил на футбольное поле.
Доставалось самому?
Ну конечно. Хотя те, кто были врагами в детстве, мои близкие друзья до сих пор. То же самое было в Москве. Когда я приехал в Москву, СМШ был на бульваре Карбышева, в каком-то ужасном районе, и там была страшная шпана, которая била музыкантов. Они считали, что те были такие чудики. Я тоже справился с этой проблемой, помирил их: мы играли в футбол, хоккей, и до сих пор дружим с теми ребятами…
Про фестивали…
Так вот, сейчас я расскажу. Я обожал это все делать, потому что получалось. То же самое происходит, когда я делаю свои фестивали. Я понимаю, что это получается. И от этого идет невероятный драйв. Те, кого мы приглашали, никогда не отказались от участия, включая Гергиева, Темирканова, Башмета, Янсонса, Мазура, Плетнева, Федосеева и многих-многих других наших выдающихся музыкантов. Также мы приглашали музыкантов моего поколения, с которыми мы организовали свою команду и в футболе, и на сцене. Это поколение, эта команда – действительно те, кто прославляет русскую исполнительскую школу по всему миру. Наша задача была вернуть их Россию. Не жить (хотя многие и вернулись), но они должны были выступать перед своей публикой. И они хотели, просто не было никакой возможности.
У нас новогодний номер, поэтому я спрошу: что ты пожелаешь нашим читателям?
Почаще ходить на концерты классической музыки! Потому что это настоящее, это неподдельное, это лечит. Не только классическая музыка, кстати. Рок тоже может. Если это настоящий классический рок. Rolling Stones, Deep Purple, Pink Floyd, Beatles, конечно же, – их можно сравнить с классикой, потому что это будет звучать и через 100 лет. В классической музыке, по большому счету, больших новых имен среди композиторов не появляется.
Поэтому ты редко играешь современную музыку…
Я пытаюсь и жду новых открытий. Если я пойму, что у меня есть контакт с современной музыкой, я обязательно буду ее играть. Есть несколько композиторов, слава богу. Есть Дмитрий Курляндский, потрясающий. Есть Курбатов – композитор, о котором, может, мало кто знает, но он пишет замечательно. Есть Павел Карманов. Так что у нас, можно сказать, композиторская школа жива. Но этого все равно мало… В общем, я жду новых открытий и новых произведений, новой музыки, которая тронет что-нибудь у меня внутри.
То есть ты пожелаешь нашим читателям ходить на концерты.
Абсолютно! И самое главное – не забывать о том, что русские люди в душе своей романтики. В темпе нашей жизни часто не до того, но я хочу пожелать, чтобы все равно в ней оставалось место для романтики. И еще для импровизации – она тоже важна. Это как джаз. Я люблю джаз, играю его, но ведь это не только музыка, это состояние сиюминутного озарения, когда что-то стремительно захотелось сделать. Вот завязать тебе глаза и увезти в Париж.
Есть ли что-то, чего ты боишься?
Боюсь упустить что-то интересное. Боюсь кому-то не ответить, кого-то пропустить и, не дай бог, кого-то обидеть, скажем, не перезвонив на один из моих 458 пропущенных звонков.
Какое у тебя кредо?
Все будет хорошо, всех порвем! В хорошем смысле слова.
Если бы я играл концерт длиною в 24 часа…
Программа
00:00
С. Рахманинов – 18 романсов
С. Танеев – Фортепианный квинтет
Б. Барток – Фортепианный квинтет
Д. Шостакович – Фортепианное трио №2
03:00
Л. Ван Бетховен – Фортепианный концерт №3
05:00
Р. Щедрин – Фортепианный концерт №2
И. Стравинский – Каприччио для фортепиано с оркестром
07:00
И.С. Бах – Партита И.С. Баха до минор
И.С. Бах – Прелюдии и фуги
В.А. Моцарт – Фортепианный концерт № 17
11:00
Р. Шуман – Крейслериана
Э. Григ – Поэтические картинки и Соната
14:00
К. Шимановский – Симфония № 4 (кончертанте)
С. Прокофьев – Фортепианный концерт №2
И. Стравинский – Петрушка
С. Рахманинов – Фортепианный концерт №1 и №4
20:00
Дж. Гершвин – Рапсодия в стиле блюз и Фортепианный концерт
Ф. Шопен – Ноктюрны
Я. Сибелиус – Этюды
Ф. Шуберт – Экспромты
23:00
С. Рахманинов – Фортепианный концерт №3
OLGA JEGUNOVA
« назад