ОБЗОР ПРЕССЫ "Денис Мацуев: король первого концерта"
К 20 годам этот музыкант дал концерты более чем в 42 странах мира и стал солистом Московской государственной академической филармонии. В 23 он триумфально побеждает на ХI Международном конкурсе им. Чайковского и сразу становится одним из самых востребованных пианистов в мире. Его именем названа звезда в созвездии Лиры. Звезду зовут Денис Мацуев.
Знаменитый Эндрю Ллойд Вебер (автор легендарных мюзиклов «Кошки», «Иисус Христос — Суперзвезда», «Эвита», «Призрак оперы» и др.) лично пригласил Мацуева на собственный фестиваль в Лондон, где молодой пианист впервые в истории этого музыкального форума играл классическую программу. Через три года, говорит Денис, на следующее утро после победы на конкурсе Чайковского, Вебер прислал ему сообщение по факсу следующего содержания: «Я в этом не сомневался. Твой Эндрю». Это сообщение до сих пор хранится у пианиста под стеклом.
— Денис, в июне Вам исполняется 30 лет. Расскажите, как будете отмечать эту юбилейную дату? Наверняка будет грандиозный концерт?
— Ну какой юбилей? Я вообще не хотел все это делать, 30 лет не 50! Я бы назвал это так: «концерт-фантазия», «вариации на тему...», «встреча друзей» или «есть повод встретиться». Все будет происходить в зале Чайковского.
— Это Ваша любимая площадка?
— Я солист филармонии, это моя работа. Конечно, это немного не подходит, сразу чувствуется официоз такой... Тем не менее, первую часть я играю официальную — первый концерт Чайковского с Государственным академическим симфоническим оркестром России под руководством Марка Горенштейна. Это произведение, с которым связана вся моя жизнь. Я сыграл его впервые в 12 лет, затем победил с ним на конкурсе Чайковского, потом играл в концертах по всему миру, наверное, более 600 раз. Это моя визитная карточка.
С какого возраста Вы начали играть на фортепьяно?
Мне рассказывали, что с трех лет. Я этого не помню, конечно. Я подошел к пианино и сыграл одним пальцем тему «прогноз погоды» программы «Время».
— Денис, расскажите, пожалуйста, как из Иркутска, где Вы родились и жили, Вы попали в ЦМШ (центральная детская музыкальная школа) при консерватории? Это учебное заведение считается «блатным»...
— Нет. В том-то и дело, что ЦМШ, в отличие от разных элитных университетов, типа МГИМО, где без блата не попадешь, не такая. Конечно, там были подобные вещи, но, в общем-то, основной акцент делался на то, талантлив ты или не талантлив. Это же сразу видно на сцене. Когда человек выходит, видно: кто блатной, а кто нет. В Москву я приехал благодаря программе, точнее фонду «Новые имена». Кстати, в данный момент я являюсь вице-президентом этого фонда.
— Как они Вас нашли?
— «Новые имена» возникли в 1989 году. Стали ездить по стране и собирать таланты. Соучредителями фонда были такие известные музыканты, как Ван-Клиберн, Паваротти, Спиваков. Президент этого фонда — Иветта Николаевна Воронова, уникальная женщина в своем роде. Так вот, они приехали в Иркутск. А я тогда увлекался футболом, был центр-форвардом в дворовой команде, с переломанными руками. И музыка была для меня в тот момент не на первом месте. Я учился в музыкальной школе, мне было 14 лет.
— То есть Вас порекомендовали фонду в Вашей музыкальной школе?
— Ну да. Я считался у них вундеркиндом, хотя мне это было «по-барабану». Для меня самое главное был спорт, моя команда. Дворовой человек был, совершенно не домашний ребенок. Я не хотел идти на отборочный концерт, который устраивался «Новыми именами». У меня в тот день был футбол. И папа мне сказал: ну пойди, прослушайся. А папа у меня музыкант, гениальный пианист и композитор, до сих пор со мной везде перемещается, уникальный человек. И он просто заставил меня туда пойти. Но я успел и в футбол поиграть, и на прослушивание сходить. В общем, это судьба. Если бы не тот отборочный концерт, неизвестно, кем бы я стал... До сих пор бы в футбол играли...
Наверное, я сумасшедший по этому делу. Видите, даже сейчас «Спорт-Экспресс» в руках держу. Так что, первая поддержка «Новых имен» здесь, в Москве, приезжему мальчику из Иркутска, она неоценима. Так я еще и в Москву ехать не хотел. Знаете, как меня папа уговорил? Он сказал: если ты поедешь, ты сможешь в живую увидеть матчи «Спартака». И я приехал сюда и не пропускал ни одной их игры. Всех заразил в ЦМШ футболом. По приезде в Москву попал на прослушивание на программу «Утренняя звезда», помните такую? Участвовал в самой первой передаче, вне конкурса. Играл в свитере ведущего — Юрия Николаева. Забыл я фрак, смокинг... Это было интересно.
— А как с учебой по остальным предметам обстояли дела?
— Дело в том, что ЦМШ — это интернат. Там живут, учатся и музыке и другим предметам. Но я жил у родственников первое время, а потом родители пошли на такой шаг, что бросили все в Иркутске, приехали ко мне в Москву. Родители у нас там, в Иркутске, были не последними людьми. Папа считался первым человеком в музыкальном мире этого города, мама — преподаватель фортепьяно в пединституте, все пианисты, сумасшедшая семья в этом отношении. Родители все бросили, и мы переехали в однокомнатную квартиру на проспекте Маршала Жукова. Я занимался на пианино «Тюмень», они варили обеды, ужины, завтраки, вместо того чтобы заниматься своим делом. Все для меня делали.
— А как Вы занимались тогда? С утра до вечера?
— Да никогда в жизни! Я никогда больше двух часов за роялем не сидел. Я терпеть никогда не мог играть эти гаммы, этюды. Но надо было, например, для сдачи зачетов.
— А какие конкурсы, в которых Вы участвовали, запомнились больше всего?
— В Южной Африке. Я поехал первый раз на международный конкурс в 17 лет. И там я победил, впервые.
— Когда слава к Вам пришла? Что Вы почувствовали в тот момент?
— Я до сих пор не могу понять, что такое слава. Мне «по-барабану». Мне бы собраться с друзьями, но... Нет времени, абсолютно нет времени.
— Когда Вы поступили в Консерваторию?
— В 1994 году. Тогда же был первый сольный концерт.
— Какие ощущения у Вас были, когда выступали в Большом зале Консерватории?
— Большой зал Консерватории — это уникальный зал. Я могу точно сказать. Я много где был. Энергетика особенная у этого зала, аура, где бы ты ни находился до этого, попадаешь туда — и все пропадает. Вот ты один, большой зал, рояль и публика!
Мандраж бывает?
— Нет, я вообще никогда не волнуюсь на сцене. А в Большом зале, там особый импульс идет, и надо особо настраиваться на эти выступления. Ни в Карнеги-холле в Нью-Йорке, а именно здесь, в большом зале Консерватории.
— А какие еще концертные площадки Вам нравятся?
— Ну если по именам... В Вене — «Мьюзикферайн», в Лондоне — Альберт-холл, «Карнегихолл» в Нью-Йорке, Зал Берлинской филармонии, «Концертгебау» в Амстердаме. Эти точки — известны, у них есть марка и статус. Но это не значит, что если ты поедешь в какой-нибудь регион, там публика будет хуже. Наша публика уникальна, она понимает абсолютно все. Ее нужно завоевывать кровью. То, чего я сейчас добился, на что 10 лет потратил, это все для того, чтобы мои залы были полные. Публику надо держать в кулаке. Если расслабишься — это сразу чувствуется, наша публика это поймет мгновенно. И не факт, что у тебя на следующий день будет полный зал. Это отличие от эстрады и от иностранной публики. Я даже молодым говорю: если ты прошел русскую публику — тебе не страшно ничего.
— Расскажите подробнее о фестивале «Крещендо». Чья это идея?
— Идея принадлежит мне со Смелянским. Вообще, в этом году у меня проявились организаторские способности. Я понял, что мне это интересно. Главное, не забыть, что надо играть на рояле, а то можно так забегаться. Сrescendo в переводе с итальянского нарастание, это музыкальный термин. Цель фестиваля — показать, что новая русская исполнительская школа существует, что нет никакой пропасти, а есть преемственность поколений.
Бытует такое мнение, что все музыканты разъехались, русская школа умерла... На самом деле это не так. Поколение до 30 лет наша публика мало знает. А на самом деле есть музыканты, которые могут показать, что отнюдь ничего у нас в стране не умерло. И я собрал ребят, которые живут здесь, в России, и тех кто уехал в другие страны, у которых там есть имя, а здесь их не знают. И мы сделали команду, показали семь убойных концертов: с большим симфоническим оркестром и Федосеевым, камерную программу, с балетом, шоу-концерт с Георгием Гараняном — все играли джаз, закрытие было грандиозное. И до того был громадным успех «Крещендо», нарастание в прямом смысле слова, что мы даже побывали на приеме у Президента в Кремле и имели двухчасовую беседу с ним о проблемах нашей культуры.
Когда «ушли» камеры, мы пили чай, смеялись, хохмили, все были в восторге от Путина. Оказалось, что человек полностью в курсе всех проблем — это удивительно. В таком графике живет и знает обо всем на свете! Незаурядная личность, все его узнали с другой стороны. Это большая удача, что мы имели поддержку Президента, Минобразования, и все это проводилось на государственные деньги. Теперь фестиваль «Крещендо» будет ежегодным, следующий пройдет в Питере. На открытии будет играть Юрий Темирканов, на закрытии — Владимир Спиваков.
— А какие еще проекты у Вас есть?
— Через два года будет столетие Дягилевских концертов в Париже. Сто лет назад Дягилев привез в Париж русскую команду: Рахманинова, Шаляпина, Римского-Корсакова, Скрябина. Мы хотим сделать нечто подобное. В апреле 2007 года будет три гала-концерта. Понимаете, мы пропагандируем новую русскую исполнительскую школу. И приятно, что это имеет поддержку и здесь, и на Западе тоже. Что касается «Крещендо», то мы хотим расширить его рамки. Чтобы это был не только фестиваль, но и школа, записывающий лейбл, академия, камерный оркестр... Еще я художественный руководитель фестиваля «Звезды Байкала». Кстати, в следующем году он пройдет в Иркутске.
Как много проектов... Не пора ли подумать о марке «Денис Мацуев»?
— Я в этом мало что понимаю.
— Да, Вам явно будет чем заняться, после того как Вы уйдете со сцены...
— Да я не собираюсь пока уходить... Если у меня получится совмещать, тогда я буду заниматься и организаторством, если нет — я уйду только на сцену.
— Книги читать успеваете? Во время перелетов, например...
— По поводу самолетов вот что скажу: чем больше летаю, тем больше почему-то страшнее. Так что без «Хеннесси» уже на борт не сажусь... А литературу, конечно, читаю. Знаете, если ты играешь какое-нибудь новое произведение и не прочитаешь то, что связано с этим произведением, ты не поймешь, как играть. Вот я учил концерт Чайковского. И если бы не прочитал несколько писем композитора, которые он писал Надежде фон Мекк (почитательница таланта Чайковского), я бы так и не понял, о чем эта музыка.
— А сами музыку сочиняете?
— А как же. Я вот на концерте недавнем в Москве играл пять своих произведений.
— Как публика воспринимает Ваши сочинения?
— Нормально.
— А кто для Вас критик?
— Родители. Это такой стабилизатор. После концерта, где мне кричат «браво», я прихожу домой на ковер, папа с мамой мне говорят, что все было бездарно, ужасно. В общем, страшный втык получаю...
— А правда ли то, что во время одного из концертов у Вас упал рояль?
— Да, это в Париже было. Дальняя ножка просто упала. У меня была настолько темпераментная седьмая соната Прокофьева, я настолько вошел в раж, что он не выдержал. У публики, по-моему, инфаркт случился, у меня тоже близко к этому. Потом даже писали: он это специально делает, это такое шоу запланированное...
— На рояле какой марки Вы предпочитаете играть?
— Вообще, я всю жизнь занимался на пианино «Тюмень» 1938 года выпуска. Когда японцы делали обо мне фильм, приезжали сюда, они не могли поверить, что я выиграл конкурс Чайковского, занимаясь на этом сарае, на котором в принципе заниматься невозможно. И вот, когда я выиграл конкурс Чайковского, «Ямаха» выбрала меня своим лицом. Большинство своих концертов я играю на «Ямахе» (модель рояля CFIIIS), они передвигают за мной свой рояль по всем странам мира. Вообще, японские рояли сделали такой скачок... Еще Святослав Рихтер играл на этих роялях! Конечно, «Стенвей» есть «Стенвей», но «Ямаха» — фанатики своего дела, они все время ищут... У нас некоммерческое соглашение с ними: они просто предоставляют мне свои рояли, а я стараюсь везде их пропагандировать.
— Известно, что вы увлекаетесь джазом...
— Джаз — это особая статья моей жизни, это моя вторая страсть, любовница. Я ей изменяю, конечно, с классикой, но это такое увлечение. Я дружу с Георгием Гараняном, у нас есть замечательная команда: контрабасист Андрей Иванов, Дмитрий Севостьянов на барабанах и Борислав Струлев, мой друг, — виолончилист, он из Америки специально приезжает, я его соблазнил джазом. У нас получился такой синтез необычный. Мы сочетаем классику и джаз, получается что-то совсем новое, вариации на классические темы.
— А есть ли у Вас джазовые записи?
— Я не решаюсь пойти на джазовый диск целиком, хотя есть масса предложений.
— Ведь это хорошая возможность популяризовать классику...
— Может быть... Ну вот мой последний проект на фирме BMG, диск продается большими тиражами во всем мире (имеется ввиду диск «Tribute to Horowitz», вышедший в свет в конце 2004 года). И записался я на этой фирме, чтобы мои диски продавались здесь, в России. Все диски, которые записывались до этого, здесь не продавались, это ужасно! Люди приезжали в Россию и спрашивали, где можно купить мои диски. А нигде! У нас нет нормального рынка, везде же пиратство. Единственный вариант, который в России можно осуществить — это продавать диски на концертах.
— А для кино музыку пишете?
— Мне предлагали, но этот совсем другой жанр, а у меня просто нет времени. В будущем — почему нет. Меня даже приглашали сниматься в кино, хотели дать роль Шаляпина. Представляете?! Но пока совсем нет времени.
— А где обычно любите отдыхать?
— По-разному. В основном в Иркутске, на Байкал езжу. Байкал — это особое место. Если человек побывал там, он хочет туда вернуться. Тем более я прожил там 15 лет. Оттуда идет энергетика невероятная. Вы не были там? Нет? Вот приезжайте и сами прочувствуете.
— А как относитесь к выступлениям на корпоративных вечеринках? Это для Вас зазорно?
— Нет. В современном мире, если это сделано на определенном уровне, не перегибает планку — можно играть перед любой публикой.
— Расскажите, тяжело ли было покорять музыкальный олимп, как Вас приняли мэтры классического искусства?
— Пробиться пианисту на классической эстраде шансов, ну один из миллиона. Это свой круг, который пробить и внедриться в него — архисложно, через голову надо лезть. Везде свои кланы, везде свои предпочтения, не любят новых людей. Но все равно, если ты поставил такую задачу, ты можешь туда пробиться. Один из вариантов — победа на международных конкурсах. Вот мне повезло, что я победил на конкурсе Чайковского — одном из шести больших конкурсов, которые предоставляют шанс, чтобы у тебя была мировая карьера на сцене. Но эти конкурсы проходят раз в 4-5 лет, и только первая премия дает шанс! И это огромная трагедия нашей профессии, что тысячи музыкантов остаются невостребованными. Ведь есть множество талантливых музыкантов, которых никто не знает. Для этого, кстати, фестиваль «Крещендо» и существует. Чтобы находить новые имена, которые сидят и пропадают в разных городах страны. Мне говорят: зачем ты это делаешь, воспитываешь конкурентов...
— А зачем, действительно?
— Ну, мне этого хочется. Должны все люди помогать друг другу. Мне же помогли когда-то! Без «Новых имен» я бы ничего не получил. Это была первая ступень, первая грань к тому, чтобы идти вперед. А уже потом — все сам. Ты как бы находишься в одиночном заключении. Ты же пианист, у тебя нет ни оркестра, ни дирижера, ни футбольной команды, ничего. Ты идешь своим путем: как пойдет, так и пойдет. Вообще, нужно очень много чего, чтобы в одном месте оказалось. Точного рецепта успеха нет. Знаю точно, нужна удача в большом проценте.
— А гонорары в России высокие на классическое искусство?
— Невозможно заработать деньги на классической музыке, чтобы купить, например, остров или дом большой. Нереально. Это не шоу-бизнес. Если только ты не связан с большими гала-концертами. А так, ты можешь нормально безбедно существовать...
— А Вас приглашали работать заграницу?
— Меня еще лет десять назад приглашали уехать... Но я доказал, что классический музыкант может сделать карьеру и у себя дома, в России.
Журнал «Элита общества»
« назад